LOV Show — новый проект ассоциации «Равные права и равные возможности» и ее партнеров, герои которого призывают аудиторию к активной жизненной позиции: по словам создателей проекта, «LOV Show будет поднимать социально-значимые вопросы из разных сфер жизни: экология, культура, устойчивое развитие и технологии».
И сегодня вышел первый выпуск программы с актрисой и посланницей центра «Насилию.нет» Ириной Горбачевой (31)! В интервью она рассказала о мужчине своей мечты, экспериментах со внешностью и конфликте с американским Vogue. Собрали все самое интересное!
Про отношения с родителями
Когда актрисе было девять лет, она потеряла маму, ее воспитанием занималась бабушка.
Я поняла, что во многих аспектах своей жизни я делала что-то, что не хотела делать, делала вид, что я что-то люблю чем-то заниматься, а на самом деле не любила.
Сейчас я понимаю, что важнее моих близких и моих родных у меня никого нет и не будет никогда. С тобой начинает происходить какой-то кошмар, как тебе кажется, ты начинаешь кричать в агонии, что тебя не понимают, но ты приходишь к тому, что кому бы ты хотел об этом сказать? Под чье крыло ты хотел бы уткнуться носом — папы или подружки? Конечно, папы. А какие у тебя отношения с папой? Достаточно доверительные, достаточно искренние? У меня сейчас достаточно. Это было сложно — сказать папе как есть, как я его где-то не любила, где-то злилась, где-то хотела купить его любовь и покупала, как думала. Но признаться в этом дико сложно.
Когда ты приходишь к тому, что не надо ничего искать, не надо ставить над собой эксперименты, типа: запихну себя на Шри-Ланку одну. Что ты там будешь делать-то одна? Счастье-то внутри тебя, и не надо за ним никуда ездить в поисках. Нужно открываться, раскаиваться в своих поступках, просить прощения и говорить слова благодарности, особенно своим близким и родным. Когда ты говоришь от чистого сердца, тебя всегда слышат — это формула, это работает.
Про свой танцевальный проект
У Ирины есть собственный проект, с которым она приезжает в разные города («Я танцую по … (название города)») и устраивает танцевальные сессии прямо на улицах.
Танец — это тот отрезок времени, когда ты не думаешь головой. Вот почему те же, например, офисные работники любят ходить на танцы? Пятница, суббота, все идут, выпивают, чтобы хоть как-то расслабиться, начинают танцевать. А что сделать, чтобы люди раскрепостились без алкоголя, без этих допингов? Мне хотелось, чтобы это было некой самотерапией. Танцевать на людях — страшно, страшнее в одиночку, я это знаю по себе.
Перед этим проектом я ставлю цель завоевать весь мир. Преодолевать свои страхи, комплексы, фобии — вот это, наверное, и есть задача этого проекта.
Про «Аритмию» и расставание с мужем
Я играла свою историю, которая у меня была, и это на 90% была я. У нас было две боли, и они сошлись.
Я рассталась с мужем сильно после, но это не связанные вещи, хотя… Вообще, «Аритмия» запустила во мне какой-то процесс. Когда я увидела фильм, у мня сошелся пазл: я поняла, что надо работать по любви, и я только так и хочу работать. Если ты не хочешь в эту сторону идти, значит, ты будешь предавать себя, врать и обманывать сам себя.
Про Instagram
Я не могу сказать, что я конкретно хочу повлиять на свою аудиторию, у меня нет такой задачи. Я понимаю, что откровенность, открытость, самоирония — надо не забывать про это, но самое главное — это стараться быть честным по отношению к самому себе, потому что всегда видно, когда человек создает фейк. Ты как-будто становишься «рабом лампы» — ты там можешь транслировать только позитив и только радость, то есть если ты начнешь транслировать что-то грустное, то от тебя отпишутся люди.
Про смены образов
На самом деле это и есть я: мне нравится экспериментировать с образами. Мне хотелось когда-то побыть лысой — я считаю, что каждой женщине нужно попробовать ощутить это хотя бы раз в жизни.
Я не боюсь стареть, но у меня все равно есть комплексы по поводу того, что если я, например, буду кормить детей, и моя грудь будет недостаточно красивой, то захочу ли я сделать операцию? Думаю, да.
Про конфликт с американским Vogue
Могу похвастаться: меня кинул американский Vogue. Когда за день тебе говорят: «А знаете, мы именно вашу фотографию не опубликуем, но будет онлайн-версия, и там все будет». И ты такой: «Ну, значит Господь так хотел. Все равно досадно». Это бьет по эго. Но это всего лишь журнал, не надо делать из этого что-то… Как-будто после этой фотографии в Vogue начнется совсем другая жизнь и тебя все начнут узнавать. Чушь собачья! Только ты можешь это себе накрутить, то есть ты сам начинаешь себя заводить. Да всякое бывает.
Я потом поняла, что на самом деле ко мне как к человеку, к личности это не имеет никакого отношения, это имеет отношение к эго. Просто глянцевый журнал, в котором тебя не напечатали.
Про самые нежные воспоминания из детства
Смотреть на темное ночное звездное небо — у нас в Мариуполе звезды были достаточно близко. И я помню один из вечеров, когда мы вышли с мамой гулять, и я запоминала: это Ковш, а это Полярная звезда.
Я вспоминаю маму всегда. Ты вроде бы многое разбираешь, пытаешься с психологической стороны все разложить, потом успокаиваешься и думаешь, что ты отпустила. А когда я приехала в Киев, у меня такая вскрылась боль, я поняла, что мамы нет, все, эта боль никуда не ушла.
Про жизнь после смерти
Я думаю, мы попадаем на это звездное небо, к своим созвездиям. Когда я умру, я надеюсь, я буду там.
Про мужчину мечты
У меня нет мужчины моей мечты. Это должен быть просто, как мне кажется, человек мудрый, умный, с чувством юмора, обладающий беспрекословно мужскими качествами — это когда человек умеет видеть, где он должен проявлять свою инициативу, когда человек берет на себя ответственность. Женщина есть женщина, мужчина есть мужчина, это две разные планеты, два разных космоса, их сравнивать вообще невозможно. Но на компромиссы надо идти — это диктует все, что происходит с нами.
Про «Насилию.нет»
Максимально широко освещать то, что с тобой происходило — это первое. То есть не бояться в этом признаваться, говорить, что я была жертвой домашнего насилия. У меня был молодой человек, который меня периодически бил, и от которого я ушла. Когда это все происходило, об этом не знал никто вообще, и я не уверена даже, что все мои родные об этом знают. И сейчас то самое время, когда об этом нужно говорить.
У нас Аня Равина, которая и создала этот центр, у нее на сайте достаточно подробно описано, какие делать шаги, куда обращаться, даже если ты ребенок. Есть телефоны доверия, есть кнопки SOS, о которых мало кто знает. У нас большая беда с местами, где люди могут укрыться. Что я могу сказать ребенку, которому 12 лет, куда ему идти, если у нас нет этих центров? У нас там в Петербурге один, в Москве не знаю, создали или не создали. Этим людям негде спрятаться, негде пройти реабилитацию. Мы пытаемся всеми силами собирать деньги, и очень маленькие суммы жертвуются людьми, просто потому, что некоторые делают вид, что их это не касается.
Если у нас страна, в которой домашнее насилие — не уголовная ответственность, а просто административная, о чем можно здесь говорить? Если для нас почему-то нормально не защищать людей, которых избивают, и не наказывать тех, кто это делает? У нас прав человека — их нет. Начинать надо с государства и с закона.