Прекрасная тема для любого писателя — учить читателя летать при помощи подручных средств: Константин Образцов о современной литературе и о том, зачем нам вообще читать
Некоторые могут знать имя нашего сегодняшнего героя по урокам русского языка и литературы в средней школе, вторые — по книгам «Красные цепи», «Молот ведьм» или другим, а третьи — по шоу «Образцовое чтение» ВКонтакте. Так или иначе, Константин Образцов как писатель, филолог, лауреат литературных премий уже точно вписан в историю современной русской литературы. О том, как она появилась в его жизни, зачем нужно читать и кто такой писатель, поговорили в нашем интервью.
Для начала — как бы вы представились абсолютно незнакомому человеку?
Это очень сложно, потому что это будет, конечно, формальное представление: «Здравствуйте, я Константин Образцов, писатель, автор и ведущий канала «Образцовое чтение». Я, на самом деле, не очень общительный. Да, у меня большой круг общения, но он носит в основном деловой характер.
Как в вашей жизни появилась литература как дело жизни, а не как интерес? Был ли какой-то момент, после которого вы поняли, что вам интересно не только читать, но и создавать произведения самостоятельно?
Этот поворотный момент наступил практически в тот же период, скрытый ныне от нас пеленою времени, когда я научился читать. Это было в три года. Тогда же я научился писать. Помню, папа остался на день дома на больничном, ему нечем было заняться, и от безделья он решил заняться сыном — и за день научил меня читать. Собственно говоря, тогда же я… Зеленым карандашом, как сейчас помню, на картонной бумаге написал первую книгу. Это был non-fiction под названием «Как научиться летать» — подробная инструкция, как, собственно говоря, нужно летать человеку. Я считаю, что это вообще прекрасная тема для любого автора художественной литературы — учить читателя летать при помощи подручных средств.
Впрочем, читать-то меня научили, но мое чтение никто не контролировал, дома была большая библиотека, и к пяти годам я уже точно прочитал рассказы Антона Павловича Чехова, Николая Васильевича Гоголя: «Вечера на хуторе близ Диканьки», «Сорочинскую ярмарку» и «Вия», детскую энциклопедию и еще довольно специфическую литературу. Дело в том, что моя бабушка была работником прокуратуры Ленинграда и получала издание «Следственная практика», где рассматривались разные случаи раскрытия преступлений. Например, статья могла называться «Сложный случай раскрытия убийства с расчленением трупа» или «Сложный случай раскрытия коллективного убийства» — все это сопровождалось характерными канцеляристскими описаниями и фотографиями. А еще была книга «Раскрытие преступлений» Арни Свенссона и Отто Венделя и «Сто лет криминалистики». Я все это дело читал, пока в семье однажды не заметили и не спрятали, но спрятали ненадежно. Поэтому теперь, когда читатели иногда меня спрашивают, мол, а почему же у вас, Боже мой, столько ужасающего детализированного насилия в некоторых книгах, то я говорю, что, наверное, на это есть причины.
Писатель — кто это в вашем понимании?
Человек, которому прежде всего нравится рассказывать истории. Придумывать их. И я помню, что я эти истории придумывал, рассказывал с детства. В моем романе «Молот ведьм» есть, например, автобиографический эпизод, где мальчик во дворе рассказывает двум девочкам о том, что в находящемся рядом заброшенном деревянном доме живет призрак, который пьет кровь. Тот мальчик — это я.
А вообще, первое искусство всегда рождается из подражания. Из подражания природе. Из подражания другим авторам.
Я очень люблю фантастику, поэтому первый законченный роман я написал в десять лет — это классическая советская фантастика с космическими кораблями и всем прочим в четырех школьных тетрадках. И потом я всю жизнь так или иначе что-то придумывал, писал, бросал, долго искал себя, но правило о том, что если ты действительно художник, то ты не можешь не творить, — оно действует. Это чистая правда.
Вы не только работаете в жанре мистической фантастики, но и многое в вашей жизни связано с условными страшилками, паранормальными в своем роде историями. Верите ли во все это?
Добавьте ремарку, что автор поднимает руку и готовится проклясть тех, кто называет мистическую фантастику жанром. Такого жанра не существует в природе точно так же, как не существует детектива как жанра. Жанр определяется по форме, поэтому есть, например, роман. Если бы жанр определялся по содержанию, то «Илиада» Гомера была бы, наверное, боевым фэнтези. Будем считать, что мистическая фантастика в моем случае — это стилистическое направление или основная тема.
И я бы скромно предложил разделить понятие страшилок и своего творчества — у меня есть основания полагать, что мое творчество немного шире понятия «страшилки» и желанием кого-то напугать моя мотивация не исчерпывается. Что же касается веры, то в какие-то оккультные явления я не верю. Даже если разбирать культурные феномены, то астрология, например, с ее натальными картами и гороскопами — это же чистое жульничество. Знаете, почему я так это утверждаю? Потому, что это доказано.
Впрочем, если говорить про веру или убеждения, то я убежден лишь в том, что мир не делится на разум без остатка.
Наша действительность не детерминируется научным знанием, невозможно до конца познать мир. Мы себя-то до конца познать не можем, что уж говорить про целый мир? Нельзя, например, рационально объяснить природу творчества. Да, это и генетика, и детский опыт, и предрасположенность, но мы никогда не исчерпаем рационально и не объясним природу таланта и тем более природу гениальности. Поэтому мир не делится на разум без остатка, и в этом остатке всегда есть место магии и творчеству, чему-то необъяснимому.
Многие смотрят фильмы ужасов, чтобы расслабиться — в социальных сетях такое явление даже успело стать мемом. Зачем, когда ты хочешь вроде как расслабиться, отдохнуть и отвлечься, идти туда, где, наоборот, будешь в напряжении, страхе и стрессе?
Страх, непристойность, жестокость в литературном произведении не могут быть его предметами исследования — только художественными инструментами. Нельзя писать книгу только ради того, чтобы смаковать непристойность — это называется порнографией. И когда страшное, жестокое или шокирующее появляется в тексте, это лишь инструмент, работающий на раскрытие основной мысли. Почему людям это нравится? Я скажу, раз уж на то пошло, что это как БДСМ, простите за откровенность. Это здорово и приятно, потому что ты это контролируешь.
Люди могут получить удовольствие от боли, но только тогда, когда они ее контролируют.
В этих и любых других жестких практиках есть какая-то потребность — тоже самое со страхом. Если хочешь получить адреналин, например, то посмотрев фильм ужасов, ты получишь его безопасно. И это будет приятный страх. Ты, может, будешь вздрагивать, даже ночью не сможешь заснуть, будешь пугаться, но ты всегда знаешь, что ты можешь это выключить.
В ноябре 2023-го на фестивале экранизаций «Читка» стало известно о том, что ваша книга «Культ» тоже получит свое воплощение на экранах. Поделитесь подробностями?
Я думаю, что в современном мире сложно найти автора, который бы не хотел, чтобы его книга была экранизирована. Я и сам визуал и когда пишу любой из своих романов, то всегда представляю то, что пишу — отсюда и книги, и образы у меня достаточно кинематографичные. Что касается «Культа», то экранизация всегда — долгий путь. На мои романы не раз приобретались права, чтобы затем закончиться. Сейчас у нас есть хорошая продюсерская команда, предметный интерес, мы находимся на стадии предпродакшена. Мое участие в этом процессе скорее консультативное — я участвую в разработке сценария, но не являюсь его автором, потому что в данном случае речь идет о создании произведения, которое говорит другим языком, нежели текст или книга.
К слову про разные языки. Кроме того, что вы автор книг, вы еще и автор шоу «Образцовое чтение» на YouTube — одного из немногих, которые могут привить молодому поколению любовь к наукам, кажущимся в школе скучными. Как думаете, что еще можно сделать для этого?
Здесь есть другой вопрос — зачем? Есть несколько рациональных доводов в пользу того, зачем нужно читать художественную литературу. Она не про знания, как non-fiction, но это единственный предмет в школьной программе, который учит дискуссии на неоднозначно трактуемом материале. В математике и физике есть формулы, в истории — даты и факты, в литературе же единственно правильного ответа не существует. Она учит искусству дискуссии и спора, поиску смыслов. А еще, если угодно, истории. Как предмет, как учебник ее при желании могут редактировать, а вот литературу — нет. Как однажды писал Осип Мандельштам: «У Чарльза Диккенса спросите, что было в Англии тогда». Когда вы читаете авторов прошедших времен, то имеете возможность лично послушать самых образованных и талантливых людей эпохи. Хотите узнать, что было на Руси в XVII веке? Берете житие протопопа Аввакума. И он вам нормальным языком, с матом, между прочим, расскажет, что было. Что-нибудь, может, про царя Ивана Грозного? Почитайте его письма — литературный памятник. А еще литература — это, конечно, часть культуры, и она учит нас видеть социально-культурные закономерности. Развивает язык и речь. Кто как мыслит, тот так и говорит.
Есть ли авторы среди признанных классиков вроде Федора Достоевского, Льва Толстого, Владимира Набокова, которых (или произведения которых) вы читаете переоцененными?
Я считаю, что переоцененными могут быть современные авторы и это может зависеть от чего угодно — политической конъюнктуры, маркетинга. Невозможно узнать подлинную ценность произведения, не прошедшего проверку временем. Поэтому все, что дошло до нас через фильтр времени — через сотни, даже тысячи лет, — оно все не переоценено. Хотя даже у меня есть автор, популярность которого сегодня я понять не могу — Говард Лавкрафт, возникший из небытия только потому, что Стивен Кинг однажды упомянул, что читал его в детстве и поразился образу Ктулху (вымышленное морское чудовище, созданное Говардом Лавкрафтом – Прим. ред.). После этого его популярность стала расти в геометрической прогрессии и мы получили Лавкрафта как культурный мем.
В чем вы видите главную проблему современной литературы?
Впервые в человеческой истории мы уже сто лет находимся в ситуации постмодернизма. Не происходит ничего нового, лишь процитированные цитаты и вторичность как главное свойство. Читателю предлагается только радость узнавания, мол, о! Это же как в «Гарри Поттере».
Когда в двадцатые годы XX века заканчивался модернизм, казалось, что вот-вот, и мы выйдем на новый уровень. Но этого не случилось, и мне кажется, потому, что человечество само по себе не вышло на новый уровень. Мы ходим по кругу вот уже как сто лет.
Что вы читаете в свободное время прямо сейчас?
По состоянию на сегодняшний день я не много читаю, зато часто перечитываю. У меня, например, лежит сборник рассказов Чарльза Диккенса, сборник Александра Грина — не тех карамельных историй с Ассолью («Алые паруса» – Прим. ред.), а его нуар двадцатых годов. А до этого я с большим удовольствием прочитал последний посмертный сборник Карлоса Сафона под названием «Город из пара».
Вы сказали, что Чарльз Диккенс — один из ваших любимейших авторов, а какое произведение у него можете назвать самым любимым?
Назову два: «Дэвид Копперфильд» и «Большие надежды». Во втором, кстати, в единственном из всей его библиографии, нет счастливого конца. Даже когда в «Лавке древностей» маленькая Нелл (главная героиня романа – Прим. ред.) умирает, то хорошие люди все равно получают свое, а «Большие надежды» в этом смысле не тешат читателя. Помню, Лев Николаевич Толстой говорил: «Просейте мировую литературу — останется Диккенс».
Над чем вы сейчас работаете? Есть ли идеи для нового романа?
Более того, новый роман уже в работе. И это наполняет меня… Не скажу, что оптимизмом — оптимизмом меня ничто не наполняет, — и не скажу, что радостью — меня ничто и не радует. Скажем, это хорошо. Сейчас у меня есть планы на два романа вперед, их замыслы родились практически одновременно, один вышел из другого — чем-то напоминает рождение двойни. По стилистике, тональности и настроению я планирую сделать что-то между «Красными цепями» и «Молотом ведьм», но это, безусловно, будет произведение другого уровня, написанное повзрослевшим автором. Хочется взять лучшее из старого и сделать по-новому.
Помощь в подготовке текста: Валерия Матвийчук
Фото: Федор Битков
Стилист: Дарья Зотова
Визажист: Галина Пантелеева
Гафер: Матвей Родионов
Ассистент стилиста: Диана Магомедова
Продюсер: Анастасия Фридман
