Мы продолжаем рассказывать тебе о российских дизайнерах, беседуя с ними в интерьерах их шоу-румов. О Светлане Таккори ты читала не так давно, а сегодня узнаешь немного больше о Вардуи Назарян. Девочка, о которой заговорил весь российский фэшн-мир еще восемь лет назад, после появления ее наряда на страницах Vogue, и которая несколько лет «хранила молчание» и создавала коллекции только для своих, наконец вышла из тени, чтобы покорить мир моды и рассказать нам свою историю. Кто ей помогает, чем она вдохновляется и почему не стремится на Запад − в нашем интервью.
- Обычно все истории про мой «путь модельера» начинаются с того, как я вопреки желанию родителей, которые хотели сделать из меня кардиохирурга, по велению сердца окунулась в совершенно новый, незнакомый для нашей семьи мир моды! По маминой линии у нас все были врачами, по папиной – музыкантами, поэтому такие имена, как Альбер Эльбаз (53) и Саймон Робинс, значили для них столько же, сколько для стилиста или фотографа значат имена выдающихся докторов и музыковедов…
- Переехав в Москву из Армении, из города Гюмри, я довольно долго готовилась к поступлению в Московский университет дизайна и технологий (МГУДТ). Зачислили меня туда только с третьего раза. Подготовка к поступлению оказалась для меня занятием приятным, хотя и сложным − я практически не владела техникой рисования карандашом или углем. Преподаватель, видя мои старания и переживания, однажды предложил мне поработать с красками. Каково было его удивление, когда через 40 минут у меня уже был готов натюрморт: «Я всегда знал, что у армян великолепная способность чувствовать цвет, это у вас в крови!» (Смеется.)
- Я никогда не равнялась ни на кого, не творила себе кумиров, стараясь просто самовыражаться через свое творчество. До сих пор поиск своего места в мире моды не является для меня самоцелью. Получится – хорошо, нет – есть другие ценности в жизни!
- Вначале я занималась визуальным мерчандайзингом в ЦУМе, потом после защиты диплома Татьяна Михалкова (68) попросила меня представлять Россию в Каннах. Я сделала коллекцию, фотографии которой попали к Алёне Долецкой (60), и меня попросили привезти вещи в редакцию Vogue. До сих пор с улыбкой вспоминаю, с каким волнением я, молодая девчонка, складывала все наряды в чемодан и везла их редакцию Vogue на метро! Отвезла их на Большую Дмитровку, а уже через два часа мне звонят и сообщают, что вещи уже забрали на съемку! Все развивалось очень быстро. Стремительно! Но сказать по правде, я не пожелала бы такого стремительного старта начинающим дизайнерам. К успеху нужно приходить постепенно, накапливая за плечами опыт − общения, умения разбираться в людях, вести дело. А меня просто волею судеб забросило в самую гущу событий фэшн-бизнеса начала 2000-х, к чему я совершенно не была готова.
- Алёна Долецкая поставила меня на ноги. Она достаточно открыто могла и по сей день может сказать, что я поступаю в чем-то неправильно. Но сказать это не осуждая, а любя. В моем окружении мало «своих» людей, но им всем я доверяю. Это блестящий стилист, лучший в Москве, Микаэл Барышников, талантливый и неповторимый по своему стилю фотограф Арсений Джабиев, моя армянская муза и мой PR-ангел Аня Маркарян, гениальный музыкант и креативщик Наири Симонян, архитектор Юля Ардабьевская (я люблю то, как она видит наш бренд, сквозь пропорции и формы), мейкап-артист Наташа Власова, очень тонко понимающая, какие краски нужны к нашей одежде, и Екатерина Соловецкая − мой маркетинг-коучер. Это команда-семья, без них я не справилась бы, это точно.
- Тогда, в 2007 году, было трудно представить мир моды в России как индустрию. Сейчас уже ощущения иные, словосочетание «модный бизнес» больше не вызывает улыбок.
- Когда в апреле 2008 года вышла первая статья в Vogue обо мне, я принесла журнал домой. Счастливая, я подошла к маме: «Мама, смотри, про меня Vogue написал!» На что она мне ответила: «Ты думаешь, меня это интересует?» Это сильно меня отрезвило. Родители были бы рады, если бы я все это бросила.
- Коллекция-Возвращение − это первая коллекция после моего небольшого затишья. Я уже готова пустить ее в индустрию.
- Я езжу в Париж за тканями. Но везти коллекцию в Париж, открывать там бутик или устраивать высокобюджетные показы – во всем этом уже нет ничего особенного.
- Сейчас ситуация с закупками немного усложнилась. Раньше, например, кашемир стоил 100 евро, сейчас − 200. Но есть большой технологический скачок, и формирование того же лекала занимает не пару дней, как раньше, а каких-то пять минут.
- У меня нет амбиций позиционироваться как дорогой дизайнер. Это уже даже немного глупо! Сейчас гораздо важнее – делать для людей нечто красивое, достойное, что теоретически могло бы стоить дорого, но благодаря высоким технологиям стало бы доступным любому желающему. На мой взгляд, это одна из основных миссий дизайнера нашего времени.
- Меня вдохновляет новаторский подход! Когда я была в Ереване, то буквально жила в музее Параджанова (1924−1990). И это, несомненно, отложило свой отпечаток и на моем творчестве. Как художник он всегда в нужный момент подсказывал мне, куда двигаться дальше. В этом без преувеличения особенном музее есть один уникальный для меня экспонат. Это обычная рубашка из бязи, которую он разрисовал шариковыми ручками: синей, красной, зеленой и черной. Когда я ее увидела, мой мозг взорвался! Из самых простых вещей он создал нечто бесценное, опередив моду своего времени на несколько поколений! В этом самая сложная задача − имея в руках самые простые и доступные для всех инструменты, создать что-то вечное. А сшить красивое платье за счет дорогих тканей – это не так уж сложно.