У меня тут совершенно потрясающая акустика. Соседей слышу так, что неловко.
Там семья живет, и я будто с ними сожительствую, — слышу каждый чих, кашель, телефонные разговоры и прочие интимные подробности. Прямо-таки реалити-шоу, аудиоверсия.
А за стеной, где моя кровать стоит, — комната отпрыска, парня лет 14, — судя по музыке, которую он слушает. Причем его кровать у этой же стенки. Мы можем переговариваться в голос, и иногда так и делаем.
Все началось с того, что я валялась и болтала по телефону с приятельницей. Мой текст был следующий:
— …А за стенкой подросток в период полового созревания. Говно какое то слушает. Очень громко. Ну то, что русским рэпом называется.
Подросток за стенкой: Да что б ты понимала-то!
Я: Извините…
С тех пор мы ежедневно орем друг другу "можно потише?" — потому что я громко включаю Трофима, чтобы заглушить жизнь семьи, а подросток — рэп. Чтобы я прониклась, или привыкла, или не знаю. Ну в общем мы друг друга ни разу не видели, но недолюбливаем.
Щас кино решила пересмотреть.
Включила. Голос переводчика: "Шестое чувство".
Подросток: Он призрак!!!
Я: Гори в аду!!!
Когда отчима посадили, мама начала пытаться сократить ему срок. Подавала апелляцию, пыталась обжаловать приговор, ездила в Верховный Суд.
Это было в те благословенные времена, когда Андропов только-только стал генсеком.
А мать отчима, "баба Валя", как я ее называла в детстве, ненавидела маму всей душой. Всю жизнь. Ненавидела так, как только можно ненавидеть человека. Но тогда было что-то вроде перемирия. Вооруженного нейтралитета.
В одну из таких поездок, баба Валя, взревновав, что в случае успеха все лавры достанутся маме, собралась вместе с ней.
Прием у какого-то чина в Верховном суде. Деталей не помню, спросить уже не у кого. Баба Валя со мной лет семь не разговаривает.
Так вот, фамилия чина — то ли Горин, то ли Ласкин, — словом, славянская. И мама(молодая, очень красивая) ему рассказывает обстоятельства дела, говорит, что отчим самый младший был в этой компании, и сам он этого парня не бил, и показывает положительные характеристики с работы… Словом, приводит аргументы, — смягчающие обстоятельства, которых суд не учел…
Чин сочувственно кивает, и видно, что начинает принимать участие.
А баба Валя смотрит, вернее, слушает, как эта вертихвостка складно излагает, как он кивает, и в ней, натурально, просыпается ревность. Помноженная на неприязнь к маме, и прочее.
Эта, значит, тут балаболит, а мать родная и слова вставить не моги?
А мама "балаболит" складно, и добавить, в общем-то, нечего, — она уже все сказала.
Почти все.
Улучив момент, в паузу между мамиными фразами, баба Валя категорично сообщает:
— А у потерпевшего — дед яврей!
Занавес.
Утром в метро… я с чемоданом… еду в Выхино. А люди — на работу. Несмотря на ранний час, злые. Агрессивные. И не-на-ви-дят людей с чемоданами… И какая-то девушка, которая была бы красивой, если бы убрала с лица недовольно-презрительную мину… девушка в очереди к эскалатору — пнула мой чемодан. И ладно бы только это, — но она еще сказала:
— Сама жирная, так еще и чемодан тащит!
Обычно в таких ситуациях… хотя такие вот выплески хамства происходят не чаще раза в год… обычно я не снисхожу до ответа. Мысленно пожимаю плечами и говорю себе: "Счастливые люди злыми не бывают". Но иногда делаю исключение(понимаю, что напрасно отвечаю на зло злом, тем самым увеличивая его количество в мире, а надо простить и положить метровый буй, но… все же неважнецкий из меня пока буддист). Очередь к эскалатору двигалась медленно. Не плотная толпа, — это позже, часов в 8-9, а просто — затор из пары десятков человек.
Я смерила ее взглядом, — внимательным, как у давно практикующего психиатра.
Короткая юбка, сапожки, — скорее красивые чем удобные.
Рассмотрела, и очень спокойно сказала:
— Я-то жирная, но умная, и могу похудеть. А ты дура с кривыми ногами, и навсегда такой останешься.
Поскольку это не история из журнала, а типичное московское утро, — ясно куда она меня послала. И я, наконец, замолчала и мысленно пожала плечами.