Вышла со студии и решила пойти пешком до Киевской, — всего-то три километра. Набережная, свежий ветер в лицо, солнышко — кр-расота! Походка становится летящей, — ты будто растворяешься в этом бездонном небе, дышишь полной грудью, кажешься себе легкой, начинаешь невольно улыбаться… Наполняешься светом, гармонией, — и так себе нравишься, что недоумеваешь: куда смотрят встречные мущины? Даже ловцы мутантов, стоящие с удочками на набережной, не реагируют. Идешь и не понимаешь. Пока не входишь в "Европейский" и не натыкаешься на зеркало. И не видишь там квадратное существо с багровым лицом, и падающими на мокрый лоб влажными жидкими прядками…
Оно так не похоже на тебя — внутреннюю, — что хочется разбить зеркало. Но ты вздыхаешь и плетешься искать платьице…
Нашла какое-то, единственное, в которое был призрачный шанс влезть. Во всяком случае, на бирке значилось: XXL. Но — это был обман. Подлый и вероломный. Или же я уже даже не экс-экс-эль?
Влезла в платье до середины — и застряла. Насмерть. Руки, так сказать, скованы одной цепью, — то есть, платьем, — и не двинуться.
У меня реально случился приступ клаустрофобии. Хотела позвать продавца, но почему-то подумала, что меня заставят это платье купить. Оно так предательски трещало, пока я дергалась… Трещало, но стояло насмерть, не отпуская.
Майн кампф, — моя борьба длилась минут пять. Пока не задрала голову и матерным шепотом не пообещала кому-то там, наверху, перестать маяться дурью, забить на платье, и пойти в "Старбакс" заедать моральную травму плюшками.
Снялось тут же.
Кому-то там — наверху — я в джинсах и футболке больше нравлюсь.
Я, как известно, женщина крупная. А благодаря тете, всю масленичную неделю терроризировавшей меня блинами, даже не знаю, насколько крупная — весы сломались.
Это было во-первых.
А во-вторых, у меня очень своеобразное чувство юмора. Один хороший человек в свое время сильно чморил за привязанность к пошлым анекдотам, — но я же пролетарий… Словом, только хардкор.
А в-третьих, мне осточертела эта деревня, без кинотеатра и кафе, и мне тупо скучно.
Это все была предыстория. Для антуражу.
Пишет тут Втентакле одна женщина. Пишет с ошибками. А Я НЕ ВЫНОШУ НЕГРАМОТНЫХ ВООБЩЕ СОВСЕМ НИ РАЗУ!!! И оправданий не приемлю. Никаких.
Пишет что-то типа: "Здравствуйте! Мы незнакомы, но из одного города, и я увидела ваши фотки, и что вы связаны с кинемотографом(да-да, кинемотографом. от слова "мотор", видимо). А у меня сын хочет быть режиссером, вы ему не поможете?
Представьте всю бурю эмоций, отразившуюся на моем лице. Не помогу ли я? Гм. Не пробовала, но — давайте.
Отвечаю, что добрым словом помочь всегда готова, правда, удивлена, что сам этот отрок мне не пишет, ибо общаться с мамой мне как-то не с руки. Впрочем, могу предоставить ей список фильмов и литературы — для передачи ребенку.
Мама от списка отказывается и исчезает.
Мне приходит запрос в друзья от ребенка. Мальчику девятнадцать лет. Хрупкий, судя по фото, блондин.
"Здравствуйте, я Дима и я хочу быть режиссером".
Я, ясное дело, пишу на это самонадеянное заявление, что режиссура — это не только сидеть в кресле, пить кофе и говорить "Начали"(а то ж мало ли шо он там себе думает). И не только устраивать кастинги, выбирая самую сногсшибательную блондинку, к примеру. Режиссура(в творчество не лезу потому как до сих пор не понимаю эту самую творческую составляющую и чем один дубль от другого такого же отличается) — это умение заставить команду из полусотни, как минимум, человек, которые хотят обедать/спать/купаться/в гостиницу/домой/курить/все еще спать/пить/приставать к буфетчице/флиртовать с супервайзером/замуж, — умение заставить эту толпу — быть командой, и, черт возьми, делать так, как ты хочешь. Делать твое кино.
Режиссер — это Колумб, который хочет открыть Америку. А команда хочет домой(Феллини).
Мальчик ответил, что он понял и согласен и — трудно ли поступить во ВГИК?
Я написала — трудно. Дорого(если он из моего города, то само собой — дорого). И, вероятнее всего, бессмысленно. Особенно в его юном возрасте.
Я когда-то читала книгу Херцога, и он там пишет, что режиссером человек может быть только — придя к этой профессии через много других. Пройдя полмира. Увидев полмира как минимум.
Тогда, когда уже есть, что рассказать.
Я написала, что надо смотреть, и читать…
Мальчик ответил, что читать он не любит. Вообще. Категорически. И нельзя ли как-нибудь без этого?
Я написала: нельзя. Ибо книги формируют воображение. Кругозор. Вкус. Художественное мышление…
Мальчик заверил, что с мышлением у него все в порядке.
Меня так раздражали ошибки в его сообщениях, что я с трудом держалась в рамках нормативной лексики.
Написала ему — "я хлопушка. рядовой персонал. родной мой, вам не ко мне, вам к другому специалисту".
Но поскольку я была единственным его знакомым из так, сказать, кинемотографа, то он продолжал терроризировать вопросом: как ему прям щас стать режиссером?
Я написала что-то про конкурс Джеймесон шот. Что то про — сними на телефон, выложи на ютюб. Что то про — не хочешь читать — устройся в видеопрокат, как Тарантино. Устройся рабочим в киногруппу — я помогу.
Но мальчик не хотел рабочим. хотел все и сразу. И проел мне плешь видением себя в отечественной режиссуре.
"Весна, — подумала я, — обострение…
У них, у этих… у творческих натур".
Финал, логический вполне, наступил сегодня.
Он, то есть, мальчик, мне встретился на улице.
Маленький город и я в нем одна в ярко-желтой куртке.
Я вообще очень заметная.
С тех пор как весы сломала — особенно.
Он подошел, сказал:
— Здрасьте. Я вам писал, я Дима.
— Дима. Я ничем, кроме совета, не могу тебе помочь. Все что знала и могла предложить — я написала.
— Да? Но ведь есть наверняка какие-то способы…
— Да. — согласилась я. — Читать не хочешь, рабочим не хочешь. Остался один способ…
— Какой? — оживился он.
Я огляделась по сторонам, подошла вплотную, и сказала тихо:
— Через постель. — и прошептала — Пойдем…
Ну… Видимо, все же, он не сильно хотел в режиссуру…
