Охо-хо… Я и раньше знала, что если какие-то законы и действуют безотказно, то только подлости и Мерфи. Нынче утром очередной раз в этом убедилась.
Ну как утром – в час дня. Легла в шесть, проснулась в полдень. Поскольку на несколько дней пребывания своего в столице остановилась у подруги, относящейся к «богеме», то, собстно, нормальный такой график. Она вообще в восемь утра ложится.
Надо уточнить, что подруга – дизайнер и художник по костюмам. Сейчас заканчивает коллекцию, плюс делает костюмы для одного шоу=мюзикла. И каждый божий день в дом приходят косяки моделей обоего пола, артистов оперетты, и подобного народа. Квартира огромная, народ непосредственный, так что я чувствую себя вольготно.
Чувствовала.
Разлепила глаза, задумалась: в душ или не в душ. Поезд поздно вечером, — думаю, — потом, попозже приму человеческий облик. А пока и так сойдет. Поплелась на кухню, сварила кофе. Выпила. Покурила. Сварила еще.
Со стороны это выглядело так: коротко стриженая, но невероятно лохматая, с торчащими в разные стороны волосами тетка, с осыпающейся вчерашней тушью залила пару раз плиту – потому что кофе убежал, — и спалила тосты. Все в дыму и хаосе, я пью кофе. После второй кружки проснулся аппетит. Лезу в холодильник, нахожу чесночный багет и сыр. Делаю бутер, достигаю некоего подобия внутренней гармонии. И тут – звонок в дверь. Думаю – чё ж так рано-то? Подруга кричит, что она проснулась и спустится через пять минут, а пока чтобы я встретила модель, и напоила. Утвердительно мычу, иду открывать, предвкушая очередную шестнадцатилетнюю девочку ростом метр девяносто. Они такие непосредственные, эти модели! Распахиваю дверь – и замираю.
Метр девяносто пять, пшенично-золотые волосы, синие глаза. Мальчик. Лет двадцать. Красииивый, как статуя Давида и, главное, стройный, сука.
А он видимо привык, что при его появлении все особи женского пола от семи до девяноста впадают в паралич с обильным слюноотделением. И моя недружелюбная физиономия дисгармонирует с привычной ему реальностью. Он же не знает, что я мрачная потому, что вижу себя со стороны. А я, значит, очень недружелюбно говорю: «Заходи». Поворачиваюсь и иду на кухню. Он за мной(а куда деваться?). В кухне полная пепельница, пустые чашки и недоеденный мой бутерброд. Тут до меня доходит, что помимо всего прочего я ещё и источаю сильный аромат чеснока. Голосом, полным неприязни, предлагаю кофе. Он кивает и смотрит с интересом. А я вижу в барной стойке отражение – свое и его, и мне тааак плохо… хуже было только в августе прошлого года. Не суть. В общем, Кэти Бейтс в «Мизери» по сравнению со мной – девочка с персиками. А я ж помимо кофе должна еще и светскую беседу поддерживать. Дыша чесноком и сигаретными выхлопами, поддерживаю. Минут десять. Выкуриваю еще сигарету, — он деликатно приоткрывает окно. А глаза такие синие – плакать хочется от жизненной несправедливости и несовершенства мироздания. Через полчаса, когда я уже выбираю самый эффективный способ суицида, спускается подруга. Испепеляю взглядом, ухожу. Проклинаю её, себя, человечество и блондина, которому дома не сидится. Он благополучно примеряет костюмы, уходит… я возвращаюсь к кофе и багету. И тут Оля говорит мимоходом: «Он твой телефон попросил, я дала, ничего?»
У меня два вопроса: он извращенец? Или я недооцениваю магические свойства чеснока и вчерашней туши?
Еду утром в маршрутке, напротив сидят две тётки. Мои ровесницы, но — тётки. Золотые зубы(что даже в Еланде уже моветон), макияж такой, что любой папуас позавидует, — такой который и существует только в деревне Новое Еголдаево. И вот они сидят и всю дорогу обливают меня презрением. А все потому, что я стрижена налысо. Общественный вызов, ептить.
И вот они едут, смотрят неодобрительно. А у меня в наушниках — божественная Элла Фицджеральд и Армстронг, "Summertime". И так выразительно это сочетание визуального ряда и акустического, — не передать.
Тётки под Гершвина очень органично пошли, и так и не поняли, почему я улыбаюсь…