Айза Анохина: У меня не было детства

Фото: Денис Шурдулава. Стиль: Анастасия Кугушева. Прически и макияж: MAHASH Natural Day SPA.

Айза Анохина (31), ее сын Сэм (6) и муж Дмитрий (37) уже полгода живут на Бали. Но неделю назад счастливая, загорелая и беременная вторым ребенком Айза прилетела в Москву. Рожать.  По такому поводу мы вспоминаем наше с ней интервью.

Наверное, это самое искреннее и пронзительное интервью из всех, что я когда-либо брала. Интервью, после которого кажется, что ты всю жизнь знал своего собеседника, которое трогает до боли в сердце, которое врезалось в мою память навсегда. Айза Анохина (Долматова) − одна из самых искренних собеседниц, с которыми мне доводилось общаться, она мудрая и сильная женщина, я бы даже сказала − героиня нашего времени.

О войне в Грозном, религии и любви в этом материале, который точно не оставит тебя равнодушной. 

Мои родители всегда жили в Москве. Мы часто ездили на родину с мамой в Грозный, папа же оставался работать в столице. Я прекрасно проводила время в Грозном, но все равно моя жизнь проходила именно в Москве.

Я уже давно не была в Грозном. Наверное, прозвучит грубо, но я совсем не хочу туда возвращаться, потому что провела там три года первой чеченской войны. Мы с мамой не могли улететь или даже просто связаться с папой, и три года он считал нас с мамой погибшими. У меня был красивый, молодой папа, когда же спустя три года мы с ним встретились – это был уже седой мужчина. Мы прилетели без звонка, без стука. Просто вернулись домой. Тогда я впервые увидела слезы в его глазах.

Полгода после возвращения из Грозного я не разговаривала, не плакала. У меня всегда в памяти те три года, когда мы пытались выжить, перебираясь из подвала в подвал. Маму однажды даже брали в плен. Это был ад. Ни она, ни я ни разу не заплакали. Только однажды, когда приехала в Москву и увидела папу, я как будто потерялась. Тогда я просто перестала разговаривать. Это был мой посттравматический синдром, так как на войне я видела все. Я видела, как закапывали трупы во дворах, как людей давили пьяные, неадекватные мужики на БТР.

Мы испытывали трудности с пропитанием, пытались хоть как-то добыть воду. Мама снимала со всех наших родственников украшения, бриллианты и меняла их на мешок муки. Наверное, из-за этого я до сих пор ненавижу украшения, они напоминают слишком о многом. Мама спасла многих от голодной смерти. Три года мы с ней проходили с сажей в носу, потому что построили печку на улице. Газа не было, света тоже. Я помогала ей во всем.

Страшно было только в самом начале, когда мы сидели в квартире, а снаружи начали летать самолеты, мы не понимали, что происходит. И до сих пор непонятно, кто с кем воевал. Много моих родственников погибло, друзей детства… очень много. Там был такой беспредел, хотелось просто выжить.

Если честно, привыкаешь ко всему. Даже к самому плохому. Мама старалась нас развлекать, мы учились при свечах и керосиновых лампах. И нам все равно было хорошо.

Я стараюсь не думать, что военные годы были моей детской травмой, предпочитаю считать это своим опытом. Наверное, для чего-то он мне был нужен. Да, я понимаю, что пропустила детство, его как такового у меня не было, я была вынуждена в одночасье повзрослеть, стать сильнее, научиться терпеть.

Многие тогда плакали. Когда начиналась бомбежка, в 4−5 утра, кто-то должен был оставаться бесстрастным и собрать людей. Это могла сделать только моя мама, она всегда была очень собранна и держала всех нас. Видя маму такой сильной, я узнала ее с другой стороны, я и сама выросла. Конечно, сейчас у нас с ней бывают недопонимания, она за меня переживает и имеет на это полное право. Я могу иногда злиться на нее, но потом все-таки понимаю, какая же она у меня сильная, мудрая и просто крутая. Она мой лучший друг и всегда поможет в беде.

Все время, проведенное в Чечне, я продолжала учиться. Семья у меня образованная, и эту тягу к обучению во мне воспитали. Даже когда люди растаскивали в военное время одежду и обувь, мы таскали книги. У меня была большая сумка, что-то вроде «Абибас», и там были книги, колода карт (да-да, я любила раскладывать пасьянс) и три большие свечки. Мое обучение не прекращалось, поэтому вернувшись в пятый класс, я ничего не потеряла.

В школе меня часто доставали. Я очень долгое время скрывала, что я чеченка, потому что за это унижали, обзывали. Сейчас я могу сказать: «Да, я чеченка. Чистокровная чеченка, без единой примеси». Да, я, наверное, не чеченка по понятиям, и в какой-то степени я, может быть, даже позор семьи. Я другая. Да, у меня татуировки, да, я зарабатываю своим бизнесом. Родители дали мне слишком хорошее образование, чтобы не использовать его. Оно ведь мне было дано не для красоты и не чтобы удачно выйти замуж. Я не святая, но перед Богом я точно осталась чистой.

К татуировкам папа относится плохо. Я стараюсь перед ним их не показывать. Сейчас я жалею, что у меня не получилось быть тихой и спокойной девочкой и не волновать родных. Я знаю, что мои родственники меня не простят никогда. Я боялась осуждения не потому, что они ко мне подойдут и скажут, какая я плохая, а потому что они скажут это моим родителям. Но сейчас, когда я каждое утро слышу от отца, как он гордится мной, я понимаю, что все сделала не зря. Одобрение родителей для меня превыше всего.

Я не хочу жить несчастливо, винить кого-то. У меня одна жизнь, и я хочу прожить ее так, как считаю нужным. Если мне надо будет отвечать в судный день – я готова, отвечу за каждый свой шаг.

Я верю в реинкарнацию, и что в следующей жизни я буду классным мужчиной.

Я мусульманка, другой веры не хочу. Коран мне читали с детства дедушка и папа – они арабисты. Я и сама его читаю, хотя чеченским женщинам не принято держать Коран в руках. Я находила уловки и читала просто потому, что люблю читать. Мне не нравится, как сейчас устроен мусульманский мир – как осуждение. Я предпочитаю не оценивать и не осуждать. Принимай свою святость и работай с ней сам. Это личный мой выбор: хожу я парандже или в купальнике по пляжу.

Вопрос религии для меня очень щепетилен, и я стараюсь это не обсуждать. Религии для меня не существует, для меня существуют вера и Бог. Когда я засыпаю или просыпаюсь и еду по своим делам, я обязательно обращаюсь к Богу. Без молитвы я не живу. Я верующая, но не религиозная.

Ислам очень часто − навязанная религия. Я устаю, когда мне что-то навязывают.

Мой папа не ходит в мечеть, он молится дома. И ему часто задают вопросы по этому поводу. На что он отвечает: «Аллах− он везде! И в мечети, и в моем доме, и в моем сердце».

Я слишком энергичная, я не люблю выходные. Мне нравится чувствовать усталость и жаловаться, что у меня много дел. Я люблю радоваться, что я столько сделала.

Я люблю философов, мне близок Ошо, и порой кажется, что это я пишу. Его многие не понимают и считают сектантом, но это свежий взгляд на все: на отношения, любовь, воспитание детей. У него свободный взгляд на мир. С верой, но без религии. С Богом, но без фанатизма. Как он говорит: «Дети нам не принадлежат. Не живи ради детей».

Если ребенок в 14 лет скажет мне: «Мам, я поехал в Бразилию участвовать в карнавале», я поцелую и скажу, чтобы звонил по возможности.

В какой-то момент я отдалялась от своих родителей, потому что они меня душили своей любовью. Люди пытаются быть владельцами друг друга. Когда спрашивают, почему ты с ним живешь, все отвечают: «Потому что я не могу без него!» И никто не говорит: «Потому что я хочу себе напарника по жизни, хочу прийти к успеху вместе с ним». Все просто хотят владеть, обладать, закрывая какие-то двери словами «мой, моя, моё». Это неправильно.

С бывшим мужем я совершила большую ошибку – я разрушила свой брак. Мы оба, конечно, постарались. Я не говорю о его вине, я помню только свою вину. Моя вина была в том, что я без него жить не могла. Моя жизнь была – он, моя работа была – он, мои дела – его дела. И когда он уезжал на гастроли, мои дела вставали. Тогда-то я и начинала выносить ему мозг, и конечно, это было неспроста. Я чувствовала, что что-то не то, что меня предают.

Раньше я была домохозяйкой, хотела много детей. Сейчас эти мечты исчезли. Я хочу работать, много зарабатывать, хочу обеспечить своих сыновей лучшим образованием. Я не трачу деньги на одежду, украшения или сумки, мне это не интересно.  У меня другие предпочтения. Я стану богаче, если подарю мир сыну, смогу привить ему культуру. Не хочу, чтобы он вырос избалованным. У моего сына не будет любви к предметам, у него будет любовь к эмоциям, ощущениям, образованию. Мой сын не сидит с планшетом в руках. Он любит книжные магазины. Он считает до тысячи, вычитает, складывает. На Бали у нас был преподаватель английского языка. В основном я разговариваю с ним на английском, и в день мы учим несколько слов.

Я могу быть строгой, но не бью его, не кричу. Я могу так посмотреть на него, что все понятно без слов. Он мне как-то сказал: «Мам, ты на меня так посмотрела, что я описался». 

Я хочу, чтобы наше общение было хорошим в отношении ребенка. Чтобы мы вместе ходили в кино, зоопарк. Я никому не позволяю говорить о бывшем муже плохо. Я этого не допущу, но сама я могу говорить о нем все что хочу. Он так не может. Каждая его женщина меня хает и обзывает.  При Сэме я никогда плохого слова не скажу о его папе. Он любит отца, слушает его песни. Сколько бы мужчин в моей жизни ни было, я все равно буду помнить о нем, потому что он отец моего ребенка.

В Instagram есть много красивых девушек с привлекательными формами – у них миллионы подписчиков. Есть те, которые сутками мелькают по телевизору, – у них тоже миллионы подписчиков. Есть мамы с модными детками – у них также миллионы подписчиков. А есть я, и есть моя философия. Но я не гонюсь за количеством. У меня самая активная публика в мире. Во-первых, потому что я их не воспринимаю как своих фанатов, у меня нет творчества. У меня есть стиль жизни, и я безумно рада, что находятся те, кому это близко. Наверное, если бы я пела, я собирала бы залы.

Мои подписчики совершенно разного возраста. Я устроила опрос, и выяснилось, что их возраст от 13 до 45 лет. Почему такая разная публика? Потому что я обычная женщина и общаюсь с такими же обычными женщинами. Я не звезда, я просто пишу то, что людям нравится читать. Я действительно люблю тех, кто мне пишет. В Интернете несколько раз в неделю я благодарю своих подписчиков за все, что они мне говорят. Я не ставлю себя выше других. Я даже не блокирую за дурные мнения. Я блокирую рекламу, взаимные лайки, но не мнения. Исключение, конечно, мат. Если я получаю конструктивную критику или мне исправляют грамматическую ошибку, я всегда благодарю.

Я отвечаю на комментарии, у меня есть большой талант –  я быстро печатаю и быстро читаю. (Смеется.) Как-то давно я проходила курсы по скоро чтению.

Может быть, меня снова удалят, заблокируют или что-то еще, но зато люди будут знать, что есть кто-то с такими же проблемами. Я не разъезжаю на Bentley, и у меня не всегда все хорошо. Я женщина, у которой проблемы и с деньгами, и с семьей, и с состоянием ребенка. Я не люблю показывать лживую картинку того, чего нет. Я просто не умею врать.

Я ранимая, но быстро успокаиваюсь. Если мне больно – мне больнее всех. Если я счастлива – я счастливее всех. Я слишком люблю, слишком ненавижу. Может быть, это потому, что я стрелец. Я не хочу тратить свою жизнь на обиды, но я делаю выводы. Если человек уже сделал мне больно, то я больше не стану ему верить. Стараюсь учиться на своих ошибках, потому что в людях разбираться не умею совсем.

Если бы я встретила себя маленькой девочкой, я бы сказала: «Хватит быть такой влюбчивой!» И речь не только о мужчинах, а о людях в целом. Я растворяюсь в людях, и это тяжко. Потому что не все растворяются в тебе.